Источники экологических опасностей. Пути гармонизации экологических отношений. Леса западной европы Вырубка лесов в средневековой европе

В современных художественных произведениях (книгах, фильмах и так далее) средневековый Европейский город представляется неким фэнтезийным местом с изящной архитектурой и красивыми костюмами, населённый благообразными и симпатичными людьми. В реальности, попав в Средневековье, современный человек был бы шокирован обилием грязи и удушающим запахом помоев.

Как европейцы перестали мыться

Историки полагают, что любовь к купанию в Европе могла исчезнуть по двум причинам: материальной – из-за тотальной вырубки лесов, и духовной – из-за фанатичной веры. Католическая Европа в Средние века заботилась о чистоте души больше, чем о чистоте тела.

Часто священнослужители и просто глубоко верующие люди брали на себя аскетические обеты не мыться – так, например, Изабелла Кастильская не мылась два года, пока не закончилась осада крепости Гранада.

У современников подобное ограничение вызывало только восхищение. Согласно другим источникам, эта испанская королева мылась лишь два раза в жизни: после рождения и перед венчанием.

Бани не пользовались таким успехом в Европе как на Руси. Во времена буйства Чёрной Смерти, они были объявлены виновницами чумы: одежду посетители складывали в одну кучу и разносчики заразы переползали с одного платья на другое. Более того, вода в средневековых термах была не очень тёплой и люди после мытья часто простужались и заболевали.

Отметим, что эпоха Возрождения не сильно улучшила положение дел с гигиеной. Связывают это с развитием движения Реформации. Человеческая плоть сама по себе, с точки зрения католицизма, греховна. А для протестантов-кальвинистов, сам человек существо неспособное к праведной жизни.

Трогать себя руками католические и протестантские священнослужители не рекомендовали своей пастве, это считалось грехом. И, конечно же, баня и мытье тела в закрытом помещении, осуждались истовыми фанатиками.

К тому же ещё в середине ХV века в европейских трактатах о медицине можно было прочесть, что «водные ванны утепляют тело, но ослабляют организм и расширяют поры, поэтому они могут вызвать болезни и даже смерть».

Подтверждением неприязни к «излишней» чистоте тела является негативная реакция «просвещённых» голландцев на любовь русского Императора Петра I к купанию – царь купался минимум раз в месяц, чем изрядно шокировал европейцев.

Почему в Средневековой Европе не умывались?

Вплоть до ХIX века умывание воспринималось не только как необязательная, но и вредная, опасная процедура. В медицинских трактатах, в богословских руководствах и этических сборниках мытьё если не порицалось авторами, то не упоминалось. В руководстве учтивости 1782 года умывание водой даже запрещалось, потому что кожа лица становится чувствительнее к холоду зимой, а к жаре - летом.

Все гигиенические процедуры ограничивались лёгким ополаскиванием рта и рук. Все лицо целиком мыть было не принято. Медики XVI века писали об этой «пагубной практике»: мыть лицо ни в коем случае нельзя, поскольку может случиться катар или ухудшиться зрение.

Умывать лицо запрещалось также из-за того, что смывалась святая вода, с которой христианин соприкасался во время таинства крещения (в протестантских церквях дважды исполняется таинство крещения).

Многие историки полагают, что из-за этого истовые христиане Западной Европы не мылись годами или не знали воды вообще. Но это не совсем верно – чаще всего людей крестили в детстве, поэтому версия о сохранении «крещенской воды» не выдерживает никакой критики.

Другое дело, когда речь идёт о монашествующих. Самоограничения и аскетические подвиги для чёрного духовенства – распространенная практика, как для католиков, так и православных. Но на Руси ограничения плоти всегда были связаны с моральным обликом человека: преодоление похоти, чревоугодия и других пороков не заканчивались на только материальном плане, длительная внутренняя работа была важнее, чем внешние атрибуты.

На Западе же грязь и вши, которых называли «Божьими жемчужинами», считались особыми признаками святости. На телесную чистоту средневековые священники смотрели с порицанием.

Прощай, немытая Европа

Как письменные, так и археологические источники подтверждают версию о том, что в Средние века гигиена была ужасна. Чтобы иметь адекватное представление о той эпохе, достаточно вспомнить сцену из фильма «Тринадцатый воин», где лохань для умывания переходит по кругу, а рыцари плюются и сморкаются в общую воду.

В статье «Жизнь в 1500-х годах» рассматривалась этимология различных поговорок. Её авторы полагают, что благодаря вот таким грязным лоханкам и появилось выражение «не выплеснуть с водой ребёнка».

Лес часто воспринимают как символ природы, антипод цивилизации: где начинается лес, там заканчивается культура. Однако эта книга представляет читателю совсем иную картину. В любой стране мира, где растет лес, он играет в жизни людей огромную роль, однако отношение к нему может быть различным. В Германии связи между человеком и лесом традиционно очень сильны. Это отражается не только в облике лесов – ухоженных, послушных, пронизанных частой сетью дорожек и указателей. Не менее ярко явлена и обратная сторона – лесом пропитана вся немецкая культура. От знаменитой битвы в Тевтобургском лесу, через сказки и народные песни лес приходит в поэзию, музыку и театр, наполняя немецкий романтизм и вдохновляя экологические движения XX века. Поэтому, чтобы рассказать историю леса, немецкому автору нужно осмелиться объять необъятное и соединить несоединимое – экономику и поэзию, ботанику и политику, археологию и охрану природы.

Именно таким путем и идет автор «Истории леса», палеоботаник, профессор Ганноверского университета Хансйорг Кюстер. Его книга рассказывает читателю историю не только леса, но и людей – их отношения к природе, их хозяйства и культуры.

Колонизация продолжалась в Центральной Европе несколько столетий. Начавшись в раннем Средневековье, она завершилась уже в Новом времени. То и дело случались столкновения между представителями двух миров – цивилизованного и варварского. О них рассказывают предания из горных регионов, где колонизация продвигалась медленнее, чем на равнинах. Горные леса еще долго служили надежным пристанищем «дикарям» и «язычникам». Особенно долго длилась колонизация в Финляндии, где представления «Калевалы» о дикарях живы в народе и до сих пор.

Сельское население занимало новые земли, отодвигая от себя лес, – свой антипод, противомир. За состоянием пашен, конечно, следили по всем правилам, и поднимающуюся там поросль старательно убирали. Но людям постоянно требовалось больше леса, чем его подрастало на общинных землях. Поэтому сельскохозяйственные площади постепенно расширялись за счет лесных. Дрова в первую очередь рубили в самых ближайших лесах. Если эти участки не шли затем под пашни, то деревья продолжали расти. Через несколько лет, когда отросшие ветки достигали толщины в человеческую руку, их снова срубали, и оставшиеся пни за счет мощной корневой системы вновь давали обильную поросль. Такое пользование превращало лес в низкие многоствольные заросли – низкоствольный лес (Niederwald). Некоторые виды, такие как граб, лещина, береза, липа и даже тис переносили периодические рубки лучше других, так что там, где люди регулярно рубили дрова, эти виды преобладали. Другие реагировали хуже, например, буки, о чем уже говорилось выше. Пыльцевые диаграммы отчетливо показывают, что они не только перестали распространяться, но и количество их уменьшилось.

В раннем Средневековье еще не существовало окультуренных пастбищ для скота и вообще лугов. Скотину, как и прежде, выгоняли для выпаса в лес. Между участками леса, где пасли скот, то есть пастбищными лесами (Hutewald, Hudewald, Hutwald), и низкоствольными лесами не было четких границ, как не было и четких границ между сферами лесопользования. Во всех этих лесах, как и в прежние времена, собирали зимний веточный корм. Люди ходили далеко в лес, если им что-то требовалось, загоняли скот так далеко, как считали нужным, но наиболее интенсивно всегда использовали ближайшие окрестности селения – это просто экономило силы.

Поскольку пасущиеся животные скусывали листья, побеги и плоды одних видов растений, пренебрегая другими, то постепенно распространились виды, которые животные не любили. В пастбищных лесах преобладали можжевельник, колючник, падуб, сосна, вереск и дрок. Если интенсивный выпас продолжался долгое время, то лес уже и лесом быть переставал, превращаясь в открытый выгон, пустырь или пустошь (Heide).

Оставшиеся деревья росли трудно. Животные объедали побеги, которые снова отрастали, и животные их снова и снова объедали. Со временем на пастбищах формировались усеянные шрамами от скусов, обильно ветвящиеся деревья с активно растущими во все стороны молодыми побегами. Часть таких деревьев постепенно отмирала, не выдерживая подобной нагрузки. А если растение было достаточно сильным, чтобы в течение долгого срока противостоять копытным, то через определенный период оно выгоняло вверх основной побег, который поднимался настолько высоко, что корова или овца уже не дотягивались до его верхушки. Листья с боковых побегов животные по-прежнему объедали. Основной побег формировал ствол, форма роста которого отражала судьбу пастбищного дерева – коренастый, неровный, покрытый шрамами. Если дереву удавалось сформировать полноценную крону, то коровы и овцы отъедали нижние ветви. Со стороны кажется, что крона такого дерева подстрижена снизу с помощью садовых ножниц и линейки. Все листья и побеги, до которых могло дотянуться животное, постоянно скусывались, и получалась так называемая «кромка скусывания».

Особо ценные деревья люди с давних пор старались щадить. К таким в первую очередь принадлежал кормилец-дуб: осенью под него загоняли свиней, чтобы они поедали желуди, которые опадали сами или которые люди сбивали длинными палками. Свиньи, с одной стороны, тормозили естественное возобновление дуба, ведь большая часть плодов поедалась, но, с другой стороны, все желуди свиньи собрать, конечно, не могли, и не найденные отлично прорастали в перерытой, разрыхленной, удобренной почве. На выгонах, где в течение долгого времени выпасался скот, росли большие пастбищные дубы-одиночки с широкой раскидистой кроной (Hudeeichen). He трогали дубы и во многих лесах, где рубили граб, лещину и березу, и они, как великаны, возвышались тогда над окружающими низкоствольными зарослями. Так формировались «среднествольные леса» (Mittelw?lder), в которых одиночные дубы вырубали лишь изредка, когда возникала нужда в строительном материале.

У других видов деревьев постоянно, в качестве зимнего корма для скота, использовали и ветви, и листву. Особо высоко ценились вязы, липы и ясени. У них регулярно обрезали ветви, несущие наибольшее количество листьев. Вновь отрастающие побеги постепенно формировали шарообразную крону, напоминающую крону безвершинной ивы (Kopfweide) . Из одиночно стоящих возле дорог или на выгонах вязов, лип и ясеней, высоких деревьев, как правило, не вырастало.

Жители деревень использовали также лесную подстилку – лиственный опад, отмершие и живые наземные растения, ветви, мох. Опад собирали специальными граблями и использовали в хлевах как подстилку для скота. Вырезали даже целые пласты богатой перегноем дернины, применяя их в качестве утеплителя и опять же как подстилку в хлевах и конюшнях.

Если срок жизни средневековой деревни был достаточно долгим, то она постепенно окружалась кольцом, внутреннюю часть которого составляли поля, луга, сады и огороды, а более широкую внешнюю – экстенсивно используемые низкоствольные и среднествольные леса и лесопастбища, не отделенные от лесов никакими границами. Еще дальше от деревни простирались леса, которые хотя уже не были нетронутыми, однако использовались крестьянами мало или почти не использовались и потому оставались «настоящими лесами». Но и их площади сокращались, поскольку жителям деревень требовались новые полезные земли. Землевладельцы более или менее активно выступали против этого.

С разрешения землевладельца крестьяне могли расчищать в лесах специальные площадки, изолированные от основного массива общинных земель, огораживая их и распахивая или превращая в луговые пастбища. В средневековой Пруссии крестьяне периодически заключали с землевладельцами договоры о расчистке в лесах временных полей, которые забрасывали, когда нужда в них отпадала. Такую форму циклического хозяйства называли «шеффельной» (Scheffelwirtschaft).

Часть лесных земель, возможно, никогда не была во владении знати, оставаясь в свободном пользовании крестьян. Эти участки – общинные леса использовались общинами-марками . В Пфальце, например, известен обширный лесной массив Хайнгерайде, поделенный когда-то окрестными крестьянами на 16 участков. Несколько общин образовывали путем соглашения объединения – консорты. Вправду ли общинные леса, площади которых периодически перераспределялись по жребию между членами общины, возникли именно на бесхозных площадях – предмет давних споров, возможно, появление отдельных общинных лесов восходит к различным историческим процессам. Некоторые общинные леса, вероятно, находились в формальном владении феодалов, но они оставляли за собой лишь отдельные права, например, право на охоту, а права на все остальные пользования передавали членам марки или консорта. В других марках землевладелец сам мог стать членом сообщества пользователей леса, возможно, Primus inter pares («первым среди равных»). Ранние стадии истории общинных лесов уходят во тьму веков, о них известно мало, письменные источники сведений на эту тему не содержат. Ясно одно: общинные леса использовались крестьянами во все времена более свободно, чем те, которые входили в собственность знатных землевладельцев в качестве форстов или заказников.

Как правило, общинному управлению подлежали и лесо-польные переложные системы, когда одна и та же площадь использовалась какое-то время под поле и (или) выгон, а затем для получения древесины. Эти формы хозяйства, оставившие характерные следы в облике многих ландшафтов, были особенно развиты по окраинам сельскохозяйственных земель, часто на крутых склонах, не поддающихся террасированию, или на маломощных почвах. Наиболее известной лесопольной формой были «хауберги» (Haubersgwirtschaft) в Зигерланде (Северный Рейн – Вестфалия) и близ сегодняшнего Дилленбурга. Такая форма пользования не только обеспечивала крестьян дровами и продуктами, выращенными на полях, но и поставляла сырье для ремесленных предприятий, то есть не относилась к типичным лесопольно-пастбищным переложным хозяйствам.

В более типичном виде такое хозяйство было представлено в других регионах. От него остались звучные топонимы: Auf den Reutfeldern (букв. «на расчищенных от леса полях»), Reuten (букв. «расчистка леса») или R?tten в Швейцарских Альпах и Шварцвальде. Люди в таких местах жили за счет рубки горных лесов (Reutwald). В Оденвальде (?den – корчевать, сводить лес) было лесопольное хозяйство, в рейнских Сланцевых горах (Schiefergebirge) «дикие земли» (Wildland) вводились в цикл «швандхозяйства» (Schwandwirtschaft – «склоновое» хозяйство). В Эйфеле такой тип пользования называли «шиффель» (Schiffelwirtschaft), на Мозеле – «ротт» (Rottwirtschaft). В Литве использовалось понятие «швенде» (Schwendewirtschaft). В среднем течении Рейна (Mittelrhein) такие территории назывались «роттовые земли» (Rottl?nder), «роддовые заросли» (Roddb?sche) или «угольные живые изгороди» (Kohlhecken), в Баварском лесу – «березовые горы» (Birk- или Birkenberge). Сходный тип пользования был распространен и в удаленных регионах Альп, например в Штирии (Steiermark), а также в Финляндии, Северной Швеции и на Пиренеях.

Во всех этих формах лесопольного хозяйства на выделенной для него площадке выкорчевывалась древесная растительность возрастом примерно 10–20 лет. Ее пускали на дрова либо поставляли углежогам. Древесный мусор, оставшийся на площадке после заготовки, собирали в кучи и поджигали. Иногда хворост и листву – как свежую, так и опавшую, – не сгребали, а сжигали как есть, палом. На склонах Ройтбергов в Шварцвальде раскладывали сухие ежевичные стебли, они прекрасно горели, и пал распространялся легче. Золу распределяли по всей площадке, удобряя ею почву. В следующие один-три года без перерыва здесь сеяли неприхотливые виды культурных растений, прежде всего рожь, овес или гречиху – «буковую пшеницу» (Buchweizen) , на крутых склонах вместо этого могли пару лет пасти скот. Возможно было и чередование выпаса с посевом. Затем всю сельскохозяйственную деятельность прекращали, предоставляя площадку деревьям. Тогда здесь стремительно набирала высоту пневая и корневая поросль, прорастали случайно занесенные семена. Порой люди «помогали» лесу, рассевая на полях вместе с семенами злаков и семена деревьев. Хлеб в этом случае приходилось осторожно убирать серпом, высоко срезая стебель, чтобы не повредить подрастающие деревца. А когда деревья набирали достаточный рост и толщину, крестьянская община начинала весь цикл пользования заново.

Модель «хаубергов» в Зигерланде была еще более сложной. Здесь перед рубкой дубов с них сдирали кору. Ее оставляли сохнуть на деревьях, а потом снимали и использовали как дубильное корье. Затем уже рубили деревья, древесина шла прежде всего на нужды горнорудного дела: в качестве крепежного материала при строительстве шахт, а также (уже в виде древесного угля) для выплавки руды. Хауберговые хозяйства были ориентированы на металлургические производства, потребности сельского хозяйства и крестьянского быта уходили на второй план. Как и при других сходных типах пользования, на хаубергах после сбора дров порубочные остатки поджигали, зола служила удобрением. Затем следовала фаза полеводства и выпаса. Такие места называли «дроковые рощи», так как на интенсивно используемых хаубергах древесная растительность практически исчезала, за исключением дрока. Отросшие побеги дрока стелили скоту в хлевах и стойлах.

Итак, все лесопольные системы сходны в том, что на одном и том же месте чередовались полеводство, выпас и рубка древесины, а порубочные остатки сжигались для удобрения почвы. Однако огонь при этом не использовался для сведения леса, то есть огнево-подсечное земледелие как таковое здесь отсутствовало. Огнево-подсечные системы в Центральной и Западной Европе практически никакой роли не играли, ведь распространенные здесь деревья не так легко горели, за исключением сосны, ели и, может быть, в особенно жаркие сезоны, березы. Кроме того, сжигать лес просто не имело смысла, ведь при этом пропадало бы даром важное сырье и топливо.

В Северной и Восточной Европе, видимо, сложились совсем другие условия. Там росло много сосны и березы, которые в сухое жаркое континентальное лето легко воспламеняются, так что можно сжигать целые лесные массивы. Важно и то, что из-за очень малой плотности населения здесь никогда не ощущалось недостатка в древесине. И действительно, в литовском тексте начала XIX века, где описывается хозяйство «швенде», упомянуто, что на расчищенных от леса полях всходили в первую очередь семена сосны. Когда деревья дорастали до высоты около двух метров, достаточно было поднести к их смолистым зарослям факел, чтобы они вспыхнули.

Огнево-подсечное земледелие в самом точном смысле слова применяется в тропиках. Там не нужны дрова для отопления жилья. Чрезвычайно буйная растительность высасывает из земли все минеральные вещества, так что почвы очень бедны. Если не удобрять почву, сжигая на больших площадях растительность, земледелие не имеет никаких перспектив.

Высказывалось мнение, что лесопольные системы представляют собой очень древнюю форму сельского хозяйства. Но это не так. Куда вероятнее, что они появились в более позднее время как специализированные формы экономики. Дело в том, что молодую пневую или корневую поросль можно вырубать только железным топором, а скудные почвы на каменистых грунтах можно обрабатывать только железными инструментами – плугом, мотыгой. Соответственно до появления железа лесопольных систем в таком виде быть не могло. Поэтому модель переложной системы нельзя переносить на более давние эпохи, в первую очередь это касается сложной, настроенной на интересы промышленности системы хаубергов. Она никак не вписывается в экономические условия предшествующих эпох. И действительно, ее история прослеживается с начала железного века.

Есть и другие неточности в представлениях об отношениях между ранними поселениями и лесом. Вновь и вновь, прямо или подсознательно, повторяется мысль о том, что колонизация в Средние века начиналась в невозделанных землях, где господствовали нетронутые леса. Например, в книге «История леса в Старой Баварии» Йозефа Кестлера есть тезис, который и сегодня встречается в литературе по краеведению и истории лесного хозяйства: «Заселяя новые земли, баварские колонисты сводили лес при помощи огня, мотыги и плуга. О начале активных рубок лесов рассказывают документальные свидетельства». В таких текстах сокрыто много фантазии. К ней прибегали для того, чтобы увязать друг с другом немногочисленные свидетельства. И хотя представления Кестлера и многих других ученых уже давно пересмотрены, их продолжают переписывать. Однако процесс заселения земель протекал иначе. Во-первых, люди не обязательно сначала «въезжали», чтобы постоянно поселиться на местности под руководством центра. Они вполне могли жить там и ранее, по старым правилам и резонам, то есть перемещаясь с место на место. Как и в старые времена, при основании поселения сводили лес. Но в отличие от прежнего порядка, очищенные от леса площади не забрасывали и люди не уходили. Кроме того, эти рубки становились достоянием письменных свидетельств, хотя то же самое происходило в прежние столетия или тысячелетия. Безусловно, огонь в «борьбе с лесом» особенной роли не играл. Мысль о применении огнево-подсечного метода – умозаключение родом из XIX века, сделанное исключительно по аналогии, так как в это время сводили в основном тропические леса в колониях, где лес действительно выжигали. Из этого был сделан вывод, что тысячелетием раньше процесс колонизации шел так же – а как же иначе? Но лес, который вырубали в раннем Средневековье, столь же мало можно считать «первичным», как и тот, который вырубали тысячелетиями ранее: в Средние века в Европе только в удаленных горах могли еще сохраняться леса, не затронутые деятельностью человека. В действительности же рубки леса, которые вели средневековые землевладельцы-колонизаторы, отличались от более ранних крестьянских тем, что, во-первых, фиксировались в письменных документах, а во-вторых, люди уже не покидали освоенных земель, и лес не возобновлялся.

Колонисты Средних веков воспринимали земли, возделанные в прежние эпохи, но не колонизованные и пока не включенные в цивилизацию, так же как Тацит, а историки более позднего времени сочли их мнение «свидетельством очевидцев». Тацит считал земли германцев неколонизированными, а европейцы Средних веков считали нецивилизованными славян и другие народы, жившие к востоку от них и придерживавшиеся старых устоев. Освоение областей, занятых этими народами, расширение государства на восток были велением времени. О колонизации восточных земель у нас сохранилось больше свидетельств, чем о колонизации западных, потому что она проходила позже и фиксировалась в большем количестве документов, а кроме того, государственное управление стало более жестким, империя и королевская власть в высоком и позднем Средневековье усилились в сравнении с ранним. То, что писал Фридрих Магер в своей «Истории леса в Пруссии» о колонизации восточных земель 1280 года – такая же полуправда, как и высказывания Тацита: «Когда немецкий рыцарский орден вошел в Пруссию, он увидел перед собой землю, которой придавали тяжелый и мрачный характер растущие на ней леса и чащи». Магер понимал, что страна населена людьми, но не представлял себе, как могли выглядеть поселения, образ жизни, формы природопользования на земле, еще не освоенной колонизаторами. Не один же темный лес можно было там увидеть! Суть колонизации во многих случаях состояла не в том, чтобы вырубить темные первобытные леса и осушить болота, а в том, чтобы перевести земли, возделываемые прежними циклическими методами, в разряд цивилизованных территорий. Колонизация не была прямой причиной роста численности населения, однако в колонизированных землях численность населения действительно росла, потому что повышались урожаи, и один и тот же участок земли мог прокормить большее число людей.

Роберт Градман, Отто Шлютер и другие ученые составили карты распределения лесов раннего Средневековья – эпохи до начала колонизации. Они хотели показать на них лесные и безлесные территории и выразить в процентах, когда и какая часть страны лишилась своих лесов. Такие представления, сколь бы привлекательными они ни казались, полны иллюзий и ведут в тупик. На картах запечатлены только те известные предысторические населенные пункты, вокруг которых земля была превращена в «безлесную». Но поселения предысторического времени и еще более ранних эпох нельзя отобразить на карте таким образом, ведь они никогда не заселялись все одновременно, они были временными. То здесь, то там лес рубили, то здесь, то там лес возобновлялся, так что «населенные земли» в целом ни в коем случае нельзя считать безлесными.

Кроме того, ни одна из этих карт не учитывает все населенные пункты, существовавшие когда-то, ведь археологам удается найти следы лишь некоторых из них. Остатки многих других давно разрушены ветром и водой, третьих – погребены под многометровой толщей ила и гальки. В ранние периоды истории вообще не было четкой границы между лесом и безлесным пространством. Поскольку люди в разных местах продвигались вглубь леса, а лес, в свою очередь, в разных местах «брал реванш», то граница между лесом и открытым пространством никогда не была постоянной и только в отдельных местах представляла собой четкую линию.

Колонизация означала закат «чисто сельского», изолированного хозяйства. Для ее реализации землевладельцы должны были развивать инфраструктуру. Для стабильной жизни везде требовались железные орудия, и нужно было доставлять железо туда, где его не было. Лес тоже нужно было привозить туда, где его было мало. Особенно ярким примером могут быть речные долины и болота по берегам морей. Для защиты населенных пунктов от наводнений там нужно было строить дамбы и запруды. Возведение надежных плотин и запруд со шлюзами, воротами для спуска воды и фашинами требовало огромных объемов древесины. А леса на побережьях было мало, и без торговых контактов было не обойтись.

Средневековые деревни теряли экономическую автономность. Излишки продукции по торговым путям отправляли туда, где их не хватало. За устройство, поддержание и безопасность торговых путей отвечали землевладельцы. Они вкладывали в это немалые средства. По берегам рек и вдоль крупных дальних дорог, проходивших через горы или небезопасные лесные массивы, вырастали укрепленные замки. Они давали защиту путешественникам и перевозимым товарам, поддерживая тем самым колонизацию. Первоначальный смысл этих сооружений через какое-то время позабылся; некоторые из них были перестроены во дворцы, другие ушли в забвение, потому что дороги, на которых они стояли, утратили значение главных проезжих путей. Но исходно они строились как реальные и символические крепости для защиты от лесных дикарей. Такими были замки на Рейне, Дунае, Эльбе, Неккаре и Мозеле, в Гарце и Шварцвальде. Такими же были крепости в финских лесах. Ту же роль играли и форты американского Дикого Запада.

В средние века началось уничтожение лесных массивов Европы, которые образовывали густую, почти непрерывную зону. Оно было связано с быстрым распространением технологий хлебопашества и скотоводства. Уничтожение лесов началось с юга континента и продолжалось на север и восток. Ж. Дорсет сообщает, что Карл Великий (742-814) издал указ, который жаловал участок леса под распашку любому, кто мог спра

виться с этой работой. В период его правления в результате интенсивного сведения лесов 2/5 всей территории Франции были распаханы. Время с Х по XIII век называют в Европе Великим корчеванием или Великой распашкой. Уже в XVI веке стала ощущаться нехватка древесины, особенно с постепенным развитием металлургии и кузнечного дела, где широко использовался древесный уголь, а также в связи с кораблестроением.

Таким образом, сельскохозяйственные технологии за 2000 лет превратили Европу за пределами России в зону преимущественно распаханных земель, пастбищ, осушенных болот, живых изгородей и рощ с кое-где сохранившимися (преимущественно в горах) участками леса.

Но до эпохи Великих географических открытий значительная часть суши земного шара осталась не затронутой сельскохозяйственной деятельностью. За пределами Евразии исключения составляли небольшие анклавы сельскохозяйственных цивилизаций инков и майя в Америке. Европейцы, открывшие новые земли и совершившие первое кругосветное путешествие, устремились во вновь открытые районы и принесли туда сельскохозяйственные технологии, которые в Европе уже достигли высокого уровня. Эта волна эмиграции из Европы была связана с возникшей к тому времени перенаселенностью, возросшей нищетой народа, появлением большого числа безземельных дворян. Первой ареной заселения стала Северная Америка, где европейцы поселились уже в XVII веке, а затем Австралия, Африка и Южная Америка. AAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAAA

Освоение Северной Америки, в основном территории нынешних Соединенных Штатов, происходило «взрывным» образом. Описывая освоение территории США У.О. Дуглас – доктор права, старейший член Верховного суда США, назвал свою книгу «Трехсотлетняя война. Хроника экологического бедствия» (1975). Если в Европе понадобилось около 2000 лет, чтобы разрушить естественные экосистемы, то в США для этого потребовалось всего около 200 лет. Ко времени прихода европейцев весь восток США до реки Миссисипи был покрыт густыми лесами. В 1754 г. на каждого жителя штата Массачусетс приходилось 9,71 га леса, а в 1830 г. только 3,24 га. К середине ХХ века из 170 млн. га лесов Атлантического побережья сохранилось только 7-8 млн. га, в основном вследствие повторных облесений и искусственных преобразований. Затем были освоены Великие равнины за рекой Миссисипи, и прерии превращены в зону экстенсивного земледелия. Естественные экосистемы сохранились только высоко в горах и в засушливых районах.

На территории России процесс сведения лесов для нужд сельского хозяйства, строительства и получения топлива начался вместе с появлением сельскохозяйственных технологий, т.е., по крайней мере, 2000 лет назад. Однако этот процесс шел вначале довольно медленно и интенсифицировался только в последнее тысячелетие. По имеющимся оценкам, площадь лесов Европейской части на Русской равнине с 1696 по 1914 г. сократилась на 18%.

Оценивая вклад сельскохозяйственных технологий в уничтожение естественных лесных экосистем, а также использование леса в других целях, можно утверждать, что они привели к драматическим изменениям лика планеты. Если 10 тыс. лет назад, перед началом сельскохозяйственного освоения суши человеком, лесные экосистемы занимали 62 млн. км2, то к началу XXI века их площадь сократилась до 36 млн. км2, т.е. более чем на 40%. Если к этому добавить освоение человеком степи, саванны и полупустыни, то получится, что человек освоил 63% поверхности суши.

Такие драматические изменения лика планеты не могли не сказаться на климатических процессах. Расширение пустынь, изменение растительности, без сомнения, меняли альбедо (отражательную способность) поверхности суши, нарушали интенсивность континентального влагооборота за счет снижения транспирации и, наконец, влияли на концентрацию углекислого газа в атмосфере.

Леса служат крупнейшим резервуаром углерода, в них сосредоточено от 475 до 825 Гт углерода. Это означает, что на каждый миллион км2 из сохранившихся 36 млн. км2 лесов приходится от 13,2 до 22,9 Гт углерода. Учитывая, что за время существования цивилизации леса были уничтожены на площади 26 млн. км2, легко оценить, сколько углерода было выброшено в окружающую среду – от 340 до 595 Гт, или, в среднем, около 470 Гт. Скорость выброса углерода в окружающую среду была неравномерной, она резко возросла с распространением сельскохозяйственных технологий после Великих географических открытий на всю доступную территорию.

Используя приведенные оценки удельного выброса углерода с единицы площади, можно подсчитать, что на Атлантическом побережье США за счет уничтожения лесов с 1750 по 1950 г. было выброшено в окружающую среду от 22,4 Гт до 38,9 Гт углерода, или, в среднем, 30,7 Гт. Последняя цифра соответствует средней скорости выброса порядка 123 млн. т в год. Подобный же расчет для Русской равнины показывает, что с 1850 по 1980 г. в окружающую среду было выброшено от 16,6 до 28,8 Гт углерода, или, в среднем, 22,7 Гт, что соответствует скорости выброса 174 млн. т углерода в год. Это свидетельствует о более интенсивной в эти годы вырубке леса в России, чем в США. Если же взять период сведения лесов на Русской равнине за первую половину ХХ века, когда леса были уничтожены на 0,62 млн. км2, то скорость выброса углерода в окружающую среду составляла 224 млн. т. углерода в год.

Вклад эмиссии углерода в рост концентрации СО2 в атмосфере за счет сведения лесных экосистем в глобальном масштабе составляет от 35 до 50% в общем увеличении концентрации углекислого газа с 275 частей на миллион в доиндустриальный период до 350 в настоящее время. Эмиссия углекислого газа в атмосферу за счет сельского хозяйства была основной до 1950 г. В 1980 г. доля этой эмиссии снизилась до 25% (в обшей величине эмиссии) за счет роста сжигания ископаемого топлива, которое обусловило к этому времени выброс 5,3 Гт углерода в год.

Очень важно также то, что при уничтожении лесов, особенно при их сжигании, на каждую 1 Гт углекислого газа в окружающую среду поступает 80-120 млн. т СО, который быстро трансформируется в СО2, 8-16 млн. т метана (СН4), 1,016 млн. т неметановых углеводородов, 2 млн. т окислов азота и другие соединения.

Современные оценки чистой эмиссии углекислого газа в атмосферу за счет вырубки леса колеблются от 1,5 до 2,4 Гт углерода в год. Но чистая эмиссия углерода в атмосферу за счет разрушения естественных экосистем (включая лесные) представляет собой разницу между полным выбросом углерода в результате разрушения биоты и поглощения его еще сохраняющимися на суше и в океане естественными экосистемами. По современным оценкам, общий выброс углерода из разрушающихся естественных экосистем в настоящее время ежегодно составляет 6,2 Гт углерода, из которых 5,1 Гт поглощают сохранившиеся естественные экосистемы суши и океана. Следовательно, чистая эмиссия углерода в атмосферу равняется 1,1 Гт. Выброс СО2 в атмосферу за счет сжигания ископаемого топлива в начале ХХI века составляет величину порядка 5,9 Гт углерода в год. Таким образом, суммарный выброс углерода в атмосферу за счет антропогенной деятельности достигает 12,2 Гт углерода в год, из которых 2,5 Гт поглощают сохранившиеся естественные экосистемы суши и 7,3 Гт – экосистемы океана, а 2,2 Гт углерода накапливается ежегодно в атмосфере.

(около 11 700 лет ВР), люди начали играть роль, преобразующий потенциал естественной растительности . Сидячие, неолитические земледельцы о Pottery культуры Linear , около 7 500 лет назад, начали менять лесистый ландшафт массово.

В эти холодные периоды, средняя температура в Центральной Европе снизилась на до 12 ° C. Снеговой в Альпах сократилась на 1200 метров до 1400 метров. Между альпийских ледников и скандинавской ледяного листа , с толщиной до 3000 м, был относительно узким, свободной ото льда пояса.

Центральная Европа была безлесной в это время, для местных лесистых районов, кроме степи и тундр , которые были покрыты морозостойкой березой и сосной . Растительность этого периода называют Огуаз флоры, после того, как ее флаговых видов, то горный гравилат (Дриада Восьмилепестная ).

вымираний

В отличие от североамериканского континента, чьи горные хребты ориентированы в направлении север-юг, восток-запад работает диапазоны в Европе блокировали отступление лесных пород в условиях опережающего ледяного покрова. Этот барьер привел к исчезновению нескольких видов в Европе. В начале ледникового периода, конский каштан (Aesculum каштан ) и сладкая жевательная резинка (Liquidambar ) вымер. Следующий холодный период привело к исчезновению секвойи (Sequoia ), зонтичной сосны (сциадопитис , Криптомерия ), arborvitaes (Thuja ), тюльпан деревьев (Liriodendron ) и ель Дугласа (псевдотсуги ). Болиголов (Tsuga ) и гикори (Carya ) вымерли в четвертичных оледенений в Центральной Европе.

Кроме того, из многочисленных дубовых пород только три смогли вернуться в Германию и Центральную Европу из своих убежищ областей , а именно: английский дуб (Quercus Robur ), дуб скальный (Q. скального ) и пушистой дуба (Q. пушистая ). Для сравнения, в Северной Америке насчитывается более 80 видов дуба. Другие типы значительно потеряли в их внутривидовом генетическом разнообразии во время обратной миграции, таких как белая ель (пихта белой ).

Убежища

Лесная флора была отодвинута медленно изменениями климата. Убежища последнего ледникового периода, вероятно, но не исключительно в южной Европе. Несколько видов на современном Атлантическом побережье Англии и Франции также могли бы пережить холодный период лесных степей. Другой областью отступления был восток и Юго-Восточной Европы. В отличие от большей части Скандинавии и России, в Карпатах осталось свободным ото льда. Таким образом, некоторые виды также были в состоянии выжить здесь. Но классический убежище оставался Средиземноморский регион, где море сделано для сбалансированного климата и очень прочные горные цепи распределяли различные остаточные популяции.

Возвратная миграция

В межледниковья те виды, которые пережили вымирание постепенно заселили регион. Эти обратные миграции имели место при различных скоростях для различных пород деревьев. Определяющие факторы для скорости, с которой древесные породы заселяются четкие зоны, были е. г. метод распределения семян, продолжительности цветения, степень морозостойкости и их способности поглощать питательные вещества. Картина этих миграций может быть восстановлена с помощью анализа пыльцы .

Во- первых, чтобы перейти были древесными видами пионеры, которые были быстро распространяться, например, березы и сосны. Они сопровождались теплолюбивых видов, таких как дуб и вяз. В конце концов они следовали более медленными виды мигрирующие древесных, которые развились в кульминации сообщество (см циклической последовательности). С концом межледникового периода и началом прохладного климата, эти виды затем отступили к их убежищам снова или просто вымерли.

Самый последний посты-ледниковый период

Более поздние работы все чаще используют свои собственные системы пыльцы зоны для того, чтобы лучше отражать местные условия. Процесс восстановления лесов довольно широко последователен, но есть некоторые региональные различия, связанные с местными условиями, которые здесь не обсуждаются подробно. Благодаря скорости миграции (что для буки была около 260 метров / года) существует временная задержка в различных фазах с юга на север.

Поздний период в Арктике, Allerød и дриас

Это охватывает пыльцу зоны I-III (около 12400 до 9,500 г. до н.э.) и примерно соответствует периоду позднего палеолита . Виды Pioneer в начале ПОСЛЕЛЕДНИКОВОГО (голоцен) включены различные виды ивы (Salix ), но береза (Betula ) и сосны (Pinus ) и закрепившись снова в Центральной Европе. Краткосрочные колебания температуры в конце этого этапа остановили дальнейшее продвижение леса.

Pre-межледниковых (пребореальный период) и в начале межледниковья (Boreal)

Поздний межледниковая (Суббореальный)

В конце межледниковья climated стал холоднее и влажнее. Впервые с момента последнего ледникового периода бука (Fagus Sylvatica ), граб (граб обыкновенный ) и пихта (Abies Alba ) очевидны снова.

Железный век в романо-германском период

Первый интенсивное использование лесов началось в кельтской период с расширением сельского хозяйства и выплавки металлов. Это увеличение во время римского - германского периода, особенно в густонаселенных юго - западных районах.

Леса в Germania

Свободная Германия

Использование лесов в средних веках

Дерево пастбищ

Так же, как свиньи, крупный рогатый скот (крупный рогатый скот и лошади) также загнаны в лес, создавая участки древесины пастбищ , которые имели явно негативные последствия для лесных дерев сообществ. В отличие от свиней, которые сохранили характер леса, крупные домашние животные уничтожены деревья. «Выбитый» лес быстро превратился в куст.

Особенно катастрофическим был лесной массив выпаса овец и коз. Последнее, в частности, способны разрушить старые деревья благодаря своим навыкам скалолазания. Поэтому выпас коз в лесу был запрещен в начале правил леса. Но запрет часто игнорируется, потому что овцы и козы, а домашние животные бедных слоев населения, в значительной мере способствовали их выживанию.

Мед пастбищ

Пчеловодство в средние века был главным лесной деятельностью, потому что мед остается единственным подсластителем для еды до 19 - го века. В результате, права на пчеловодство управлялись на высоком уровне. Эта форма активности упоминаются, например, в связи с Нюрнбергской Imperial Forest. Существование охотничьих медоносных операций помогли защитить лес. Пород деревьев, таких как известь, вербы, пихты и сосны также были особенно благоприятствования такого рода работы.

Лес почвообработки

Лесная обработка почвы (Waldfeldbau ) практиковались с 11 - го века, и варьируется в зависимости от региона. Была создана Эта форма сельского хозяйства после того, как лучшие почвы уже эксплуатировали для сельского хозяйства. Этот тип сельского хозяйства «промежуточного использования» (Zwischennutzung ) имел множество вариантов, то, что находит свое отражение в названиях они были даны: Hackwald, Hauberge, Reutberge, Birkenberge и Schiffelland являются наиболее распространенными обозначения.

Важность этих форм хозяйства увеличилась в доиндустриальный период. Они постоянно совершенствуются и образовали сложную систему вторичных лесных пользований (Lohrinde ), дрова и сельского хозяйства. Для этого, деревья были впервые очищены огнем или вырубкой. После того, как почва была разработана с мотыгами или плугами, это было засеяно рожью, гречиха или пшеницей.

Обычно почва давала урожай в течение не более чем за год. Затем он был превращен в пастбища, пока деревья не росли снова из пней или из семян. Эта форма сельского хозяйства оказали значительное влияние на состав лесных деревьев.

Смола сбора

сжигание древесного угля

Сжигание древесного угля проводились во всех лесах и лесах. В лесах, которые были ближе к населенным пунктам больше были приняты меры, чтобы избежать лесных пожаров и использовать только нижнюю древесину значения. В лесах, которые были более далеки от человеческого жилья не было никаких ограничений. Сжигание древесного угля в целом имело место вблизи рек и ручьев, которые были использованы для транспортировки угля . В средние века земляной печи (Erdmeiler были использованы исключительно) для производства древесного угля.

стекольный завод

Стекло высоко ценилось в средние века и был соответственно ценным. Лесные стекольные часто были небольшие поселения связаны с ними, где племена стеклодувы жили. Стеклозавод необходим особенно большой запас древесины и часто описывался в современных отчетах как «дерева-людоеда бизнес». Стеклозавод также необходимы угольные горелки и золы горелки , которые поставляются важным топливом для производства стекла. 90% древесины было использовано, чтобы сделать поташ , наиболее важным сырьем для стекольной; остальные 10% для фактического стекла плавок.

Солеварня

В позднем средневековье большинство солевых отложений были переданы в собственность из территориальных князей . Это начало безудержной добычи этого важного экономического товара. Было необходимо большое количества древесины для процесса добычи соли, как для строительства галерей, а также для кипящих кастрюль (Sudpfannen ) от солеварни или солончаков. Они взяли большую долю древесины.

Как катастрофическая добыча соли для некоторых ландшафтов иллюстрируются на примере города Люнебург на севере Германии. Перед тем как была обнаружена соль была окружена густыми лесами, но в течение соли добывали все леса были очищены. Только вереск пейзаж остался, в сельской местности, которая в дальнейшем опустошенной

От штрафов в 25-50 тысяч евро до планов по «радикальному охлаждению» города посредством озеленения. Опыт Германии, Франции, Италии.

Многочисленные исследования экологов показали, что увеличение количества деревьев может спасти планету от глобального потепления, остановив накопление в воздухе углекислого газа.

Вывод прост: количество ледни]]]ков уменьшается — количество деревьев должно увеличиваться. Большие города во всем мире все чаще обращаются к деревьям, чтобы защититься от волн жары и наводнений, а также улучшить физическое и психическое здоровье людей.

Италия

С 5 мая 2018 года в Италии вступил в силу новый закон о лесохозяйственных сетях.

Итальянское национальное лесное наследие составляет 39% национальной территории, из которых 32,4% лесов под контролем государства, регионов или муниципалитетов.

Новый закон перечисляет принципы, регулирующие национальное лесохозяйственное наследие, пытаясь защитить общественные интересы и гарантировать благосостояние нынешнего и будущих поколений. Законодательство также направлено на защиту экологического разнообразия лесов, предотвращения природных и техногенных рисков, защиту рек, обеспечение участия местных общин в развитии лесного хозяйства, содействии исследованию лесного хозяйства и на экологическое образование.

Согласно новому закону, любая ликвидация древесной растительности или существующих деревьев для целей, отличных от ведения лесного хозяйства, рассматривается как преобразование леса, которое вызывает экологический ущерб, и за которое необходимо выплатить компенсацию. Такие трансформационные меры включают улучшение и восстановление лесов; лесовосстановление и создание новых лесов; внедрение инфраструктуры лесного хозяйства, особенно гидравлических систем; и программы предотвращения лесных пожаров.