Главная Для дымохода

Значение голощапов сергей иванович в православной энциклопедии древо. Отрывок, характеризующий Голощапов, Сергей Иванович

В этом выпуске передачи «Хранители памяти» - рассказ о священномученике протоиерее Сергии Голощапове, расстрелянном на Бутовском полигоне, и о тех святынях, которые ему удалось собрать и уберечь и которые теперь хранятся в храме новомучеников и исповедников Российских в Бутове.

В этом выпуске передачи «Хранители памяти» мы отправляемся на Бутовский полигон в храм Новомучеников и исповедников Российских. Наш рассказ о расстрелянном на Бутовском полигоне священномученике Сергии Голощапове.

Протоиерей Кирилл Каледа, настоятель храма Новомучеников и исповедников Российских в Бутове:

Отец Сергий Голощапов как бы выделяется среди тех священнослужителей, которые пострадали на Бутовском полигоне. Он происходил не из духовного сословия, его папа был художником на мануфактуре и занимался рисунком по ткани. Семья жила сначала в Подмосковье, затем в Москве. Будущий отец Сергий был очень религиозным мальчиком. На него большое впечатление произвели рассказы об отце Иоанне Кронштадтском, его современнике. Он получил образование в Заиконоспасском духовном училище, окончил Московскую духовную семинарию, а затем и Московскую духовную академию, но не решился принять сан. Он считал, что Церковь в Российской империи находится в неестественном положении, потому что Церковь должна быть независимой от государства. Поэтому он остался в Московской духовной академии, преподавал там и в других учебных заведениях.

Когда произошла революция, то будущий священномученик принял активное участие в жизни Церкви. Он был приглашен в делопроизводители Отдела высшего церковного управления Поместного Собора. Благодаря этому он познакомился с Патриархом Тихоном. В 1920 году по рекомендации Святейшего он принимает сан (сначала диакона, затем священника) и служит в московских храмах. Вначале он служил в церкви Святителя Николая у Покровских ворот, а затем в церкви Святой Живоначальной Троицы в Никитниках. К этому времени верхний храм был уже закрыт, поэтому богослужения проходили в нижнем храме в честь иконы Божией Матери «Грузинская».

Надо сказать, что отец Сергий в своей богослужебной приходской жизни был человеком очень строгим, старался соблюдать Устав во всех деталях, и в его храме совершались всенощные бдения, то есть ночные богослужения, которые начинались в десять часов вечера, а заканчивались в пять часов утра.

В 1929 году отец Сергий был арестован, осужден и отправлен в Соловецкий лагерь. По прибытии на Соловки от сильной физической нагрузки у отца Сергия практически сразу случился сердечный приступ, его сняли с общих работ, и врач в санчасти, обратив внимание на то, что больной знает латинский язык, договорился с руководством, чтобы его оставили в санитарной части провизором.

Отец Сергий принимал участие в тайных богослужениях, которые проходили на Соловках, и даже один раз подвергся наказанию из-за того, что при обыске у него были обнаружены предметы для богослужения и запасные Дары. В 1931 году он был освобожден и отправлен на поселение в Мезень(Архангельская область), туда же была выслана его супруга. Они жили там несколько лет, очень скудно, в тяжелых условиях, затем им разрешили переехать в Муром, где они прожили года два. Потом отцу Сергию разрешили жить недалеко от Москвы, и они поселились в Можайске, там тоже условия жизни были очень скудными. Слава Богу, что матушке удалось получить разрешение жить в Москве. Она устроилась домработницей, и в семье появился постоянный заработок. Отец Сергий пытался давать уроки, чтобы как-то существовать. В комнате, которую они снимали в Можайске, отец Сергий устроил алтарь и регулярно совершал богослужения.

7 декабря 1937 года, в то время, когда он совершал всенощное бдение, он был арестован, ему было предъявлено традиционное обвинение в контрреволюционной агитации. 19 декабря, в день святителя Николая, он был расстрелян здесь, на Бутовском полигоне.

- Предметы, принадлежавшие священномученику Сергию Голощапову, бережно хранятся в его семье.

Сергей Павлович Голощапов, внук священномученика Сергия Голощапова:

К сожалению, я родился тогда, когда дедушки уже не было в живых, но отдельные вещи у нас сохранились. Например, зонтик, которым я даже несколько раз в жизни пользовался во время дождя. Выяснилось, что дедушка был скрипачом-любителем, и у нас есть скрипка, на которой он немного играл. Он вообще любил петь, и, по рассказам папы, к нему приходили его товарищи, и они исполняли церковные песнопения и дуэты из мировой оперной классики. Скрипка, видимо, была приобретена в начале XX века в магазине, на ней почти не играли. Как антиквариат она не представляет ценности, но для нас это семейная реликвия.

Сохранилось несколько фотографий. Есть снимок дедушки и бабушки, видимо, перед свадьбой, то есть это начало XX века. Кроме того, есть небольшая фотография, которая была сделана во время поездки в Давлеканово (Башкирия). Дедушка болел туберкулезом и нуждался в кумысолечении, которое как раз было на этом курорте. Еще есть более поздние фотографии, сделанные перед началом Первой мировой войны, в 1914 году, 1918 году, за несколько месяцев до первого ареста. Есть ноты для хора, церковные песнопения на четыре голоса и аккомпанемент на фортепиано.

Протоиерей Кирилл Каледа:

Отец Сергий всю свою жизнь(как он подтвердил и на своем последним следствии), занимался собиранием различных церковных предметов, икон. У него в Можайске и в Москве оказалось достаточно много реликвий, которые вначале матушка, а потом сын Павел Сергеевич со своей супругой Ольгой хранили в течение длительного времени. Когда на Бутовском полигоне был открыт храм и отец Сергий был причислен к лику святых,то целый ряд реликвий был передан в храм в Бутове. Надеемся, что в ближайшее время часть этих реликвий будет представлена в музее памяти пострадавших, который создается на Бутовском полигоне.

Среди тех предметов, которые сохранились, - плат с головы преподобного Сергия Радонежского. Каким образом он оказался у отца Сергия, мы можем сейчас только гадать, но плат подписан -он с мощей преподобного Сергия. Среди вещей, которые хранятся в нашем храме и которые принадлежали священномученику Сергию, можно отметить замечательную парчовую епитрахиль. Также сохранились священнический пояс и скуфеечка отца Сергия. Есть несколько индитий (наружная одежда престола в алтаре. - Прим. ред .), плат, которые вешались, очевидно, под иконами. Их всего два, второй из них мы нередко используем в богослужениях, украшая престол нашего храма. Еще одна индития находится у нас в храме под иконой Царя-мученика.

Конечно, нельзя обойти стороной литургические святыни. У нас есть сшитый бархатный возду х (матерчатый плат, которым покрываются чаша и дискос. - Прим. ред .), очевидно,конца XIX века (мы иногда его также используем в наших богослужениях) и серебряный богослужебный набор: потир, чаша, звездица, лжица, тарель и серебряный ковшичек. Эти вещи принадлежали отцу Сергию. Наверное, он на них когда-то служил и использовал их по прямому назначению.

Особо хотелось бы сказать еще об одной святыне. Это частицы мощей благоверного князя Константина Муромского. Как я говорил, отец Сергий некоторое время находился на поселении в городе Муроме, это было в начале 30-х годов. Как раз в это время закрывались муромские монастыри, и отец Сергий, чтобы сохранить какие-то святыни, взял их к себе. В частности, он сохранил икону пророка Моисея, которая находится у нас в храме, и частицы мощей благоверного князя Константина. Мощи хранились у него дома,за иконой Спасителя, в шкафу, который служил в качестве божницы. Они были завернуты в бумагу, на которой было написано: «бл. кн. Константин Мур.» Несколько лет тому назад Сергей Павлович, внук отца Сергия, обнаружил эту святыню в шкафу.

Сергей Павлович Голощапов:

Шкаф был очень старый, он несколько раз переезжал из одной квартиры в другую и пришел в ветхое состояние. Мы решили заменить его, а для этого надо было перебрать вещи, которые в нем находились. Таким образом мы нашли эти мощи. Я счел своим долгом привезти их сюда.

Протоиерей Кирилл Каледа:

Мы взяли икону князя Константина и положили мощи в ковчег, чтобы прихожане могли прикладываться к ним: с одной стороны, прославлять подвиг древнего русского святого, а с другой стороны, прославлять подвиг нового русского святого, священномученика Сергия, который сохранил эту древнюю святыню.

- Наш рассказ о священномученике Сергие Голощапове подошел к концу.

) - протоиерей Русской православной церкви.

Сергей Голощапов
Сергей Иванович Голощапов
Рождение	18 (6) июня (1882-06-06 ) посёлок Баньки (близ Павшина), Московская губерния , Российская империя
Смерть	19 декабря (1937-12-19 ) (55 лет) Бутовский полигон , Московская область , СССР
Почитается	Русская православная церковь
Прославлен	27 декабря 2000 года
В лике	священномученик
День памяти	20 декабря , 22 августа
Подвижничество	священномученик

Образование

В лагере и ссылке

4 октября 1929 года был арестован, заключён в Бутырскую тюрьму. Приговорён к трём годам лишения свободы, срок заключения отбывал в Соловецком лагере особого назначения. Находился на общих работах, где тяжело заболел (сердечный приступ и сыпной тиф). Находился на лечении в санитарной части лагеря, затем работал помощником провизора (как знающий латинский язык) и лекарским помощником. В 1932 году выслан в город Мезень Архангельской области , куда также сослали и его жену. Семья жила в бедности за счёт частных уроков, изготовления и продажи бумажных цветов.

Житие священномученика Сергия Иоанновича Голощапова

Протоиерей Сергий родился 6 июня 1882 г. в подмосковном поселке Баньки (близь Павшино), где располагалась Знаменская мануфактура Полякова. На этой фабрике отец его работал художником по тканям . Вскоре после рождения сына он переехал со всей своей многодетной семьей (было пятеро детей) в село Алексеевское. Сейчас это район Москвы. По причине болезни отец лишился работы, и семья жила в большой нужде. Но нравственная атмосфера была здоровой. Семью объединяла и укрепляла глубокая религиозность. Об этом писал Сергей Голощапов в замечательном очерке, посвященном отцу Иоанну Кронштадтскому: «Я был еще ребенком, когда в нашем доме впервые узнали о дивном пастыре. Однажды моя мать пришла от своей хорошей знакомой и сказала: «вот, что говорила мне Т. В. В Кронштадте, за Петербургом, есть необыкновенный священник о. Иоанн. Его окружают толпы народа; он раздает деньги бедным, предсказывает будущее и исцеляет больных. Народ окружает его тысячами». Как сейчас помню нашу маленькую квартирку, где весть об о. Иоанне впервые коснулась моего слуха, проникла в сердце, в самую душу и там глубоко запала. О нем говорили часто наши родные и знакомые, о нем неслись печатью и устно новые и новые вести, ходило много толков в народе, и с той же поры мысль об отце Иоанне Кронштадском уже не покидала ни меня, ни всех других членов нашей семьи» . Из этих же воспоминаний мы узнаем, что мать в нуждах часто прибегала к молитве и научила своего сына: «Часто заочно моя мать обращалась к нему с горячей просьбой о том или другом деле за нас пред престолом Божиим. При этом говорила она, что замечала, когда о чем попросит его, то исполняется. Этой заочной просьбе к нему она и меня научила. И пишущий эти строки сам много раз просив о чем-либо заочно молитв о. Иоанна, получал желаемое».

С наступлением отроческого возраста Сергий был отдан в школу. Законоучитель, увидевший религиозную настроенность мальчика, посоветовал отдать его в Заиконоспасское духовное училище. Успешно окончив его, Сергий поступил в Московскую духовную семинарию. Учась в последнем классе, он сподобился особого счастья прислуживать в алтаре во время Божественной литургии, которую служил св. праведный Иоанн Кронштадтский. «О, Боже, можно ли описать то состояние, в котором находился я во время этой литургии, совершаемой о. Иоанном! Это было что-то, поистине не обыкновенное, невыразимое, что можно было чувствовать, воспринимать непосредственно душою» .

Духовную семинарию Сергий Голощапов окончил успешно и в 1904 году был принят в Московскую духовную академию, которую закончил в 1908 г. 3-м (после П. А. Флоренского и П. В. Нечаева) магистерским стипендиатом.

Ко времени академической учебы относятся несколько его публикаций. Первая статья «Радостная песнь Боговоплощения (Размышление пред праздником Рождества Христова)» была напечатана в журнале «Душеполезное чтение» (1905, ч. 3, № 12, с. 627-632). В ней видны задатки будущего проповедника. После слов праздничного песнопения («Христос с небес, – срящите!») автор пишет: «Встречать? Господи, Боже наш! С чем и как встречать Тебя? Где поместить Тебя – когда всюду грех и беззаконие? Что принести Тебе в дар, как Царю царствующих и Господу господствующих? Ангелы пели Тебе при рождении Твоем святые песнопения; Небо принесло таинственную звезду; земля – вертеп; бессловесныя дали Тебе ясли; волхвы принесли тебе дары; пастухи – чистое и смиренное сердце. А мы что дадим Тебе, сладчайший Иисусе?»

В семинарии научным наставником Сергия Голощапова был преподаватель кафедры философских наук Михаил Осипович Вержболович. Под статьей о нем, написанной С.И. Голощаповым к полугодию со дня кончины учителя, стояла подпись: «Ученик и преемник по кафедре философии».

В год окончания Академии Сергей Голощапов женился на Ольге Борисовне, с которой был дружен с детства. Молодые супруги поселились в Сергиевом Посаде.

За время пребывания профессорским стипендиатом он подготовил кандидатскую диссертацию апологетического содержания по теме «Божественность Христианства».

После защиты диссертации учебный комитет Св. Синода назначил его на должность помощника инспектора Московской духовной Семинарии.

После освобождения вакансии на кафедре философии, логики и психологии Сергий Голощапов становится преподавателем Семинарии. Однако вскоре он серьезно заболел. Начался туберкулезный процесс. В 1913 году он с женой ездил лечиться в Башкирию.

Сергий Голощапов в годы Мировой войны 1914 г. к военной службе не призывался по болезни. Но на него легло дополнительное послушание – преподавание на курсах при Покровской общине сестер милосердия в Москве.

В марте 1916 г. он представил в Совет Академии магистерскую диссертацию, которая в тематическом отношении являлась продолжением и развитием кандидатской диссертации. Ее рассмотрение было поручено проф. С.С. Глаголеву и доц. А.М. Померанскому. Нам неизвестны причины, по каким предложенная диссертация не была защищена.

С установлением в октябре 1917 г. открыто богоборческой власти постепенно прекращается жизнь духовных школ. Завершилась и деятельность Сергия Голощапова как преподавателя Семинарии.

Во время работы Священного Собора 1917-1918 гг. он трудился в качестве делопроизводителя.

«Сергей Иванович, после закрытия Семинарии, пошел работать в среднюю школу (быв. гимназия Баумерт) преподавателем русского языка и литературы. Положение в школе было отчаянным: дров для отопления не было, учителя и ученики сидели на занятиях в верхней одежде, чернила замерзали. Во время уроков случались голодные обмороки и у учеников и у педагогов.

К счастью, Сергею Ивановичу предложили читать лекции на курсах Политпросвета в одной из воинских частей (ВОХРа). Там платили не деньгами, которые уже ничего не стоили, а выдавали солдатский паек (хлеб, крупу, воблу). Это спасало от голодной смерти» .

Но больше чем от земных лишений, которые коснулись его семьи, Сергий Иванович страдал от тех жестоких гонений, которые воздвигла богоборческая власть на Церковь. С детства всем сердцем приняв православную веру, будучи глубоко церковным человеком, он испытывал внутреннее желание стать на защиту попираемых святынь. В нем родилось желание стать священником. Вопрос о рукоположении был решен после беседы со Святейшим Патриархом Тихоном. В феврале 1920 года Сергий Голощапов был рукоположен в диакона, а в мае того же года в иерея.

После хиротонии он стал настоятелем церкви Святителя и Чудотворца Николая в Покровском (у Покровского моста). В этой церкви, имевшей три престола (боковые приделы были освящены в честь Покрова Пресвятой Богородицы и святых первоверховных апостолов Петра и Павла) отец Сергий начал свой священнический путь. Во внебогослужебное время он трудится над созданием приходской школы, в которой верующие могли бы изучать Священное Писание, церковный устав, духовное пение.

Но деятельность отца Сергия не ограничивалась приходом. В 1921 г. ректор возобновленной в Москве духовной Академии профессор-протоиерей А. П. Орлов пригласил его возглавить кафедру систематической философии. В этом же году он был возведен в сан протоиерея.

Тяжелые жизненные условия, чрезмерный труд (он продолжал еще преподавать русский язык и литературу в школе) подорвали его здоровье. Вернулась старая болезнь (процесс в легких) и появились новые (перебои в сердце и др.). Отец Сегий в 1923 году получил инвалидность и пенсию в 20 рублей в месяц, которая не могла обеспечить семью .

В эти годы (возможно, в 1923-1924 гг.) он, не находясь в штате, регулярно служил в Никольском мужском монастыре.

Особая духовная атмосфера в храме определялась не только строгой уставной службой и бережным отношением к веками наработанной церковной традиции. Настоятель отец Сергий в большом и малом стремился создать для прихожан необходимые условия для молитвенного настроения. «Войдя в храм, вы не увидели бы свечного ящика. А если вам нужны были свечи или просфоры, то вы могли свободно их брать со столика, на котором они лежали, опуская в кружку по своему усмотрению ту или иную монету. Электрический свет не бил вам в глаза, так как храм освещался только свечами и лампадами, которые в определенные моменты богослужения почти все гасились, потом снова зажигались, в соответствии с церковным Уставом... Под большие праздники совершались «всенощные бдения». Это означало, что мы начинали службу около десяти часов вечера и оканчивали в пять-шесть утра. Хотя внешнее убожество наших богослужений в такие праздничные дни было особенно очевидно, но мы его не видели. Теплота соборной молитвы все преображала, нищета раскрывалась богатством, а души наши преисполнялись светлой радости. По окончании службы была братская трапеза. Она была убога, так, кое-что, но и в ней сладость духовная была неизъяснимой. Она была отзвуком «вечери любви» первых христиан» .

Единство общины было нарушено в 1927 году. После публикации Декларации митрополита Сергия она разделилась и распалась. Часть людей покинула приход. Протоиерей Сергий выступил как непримиримый противник нового церковного курса. Он вошел в каноническое общение с митрополитом Иосифом (Петровых) и становится заместителем протоиерея Валентина Свенцицкого в руководстве московскими непоминающими. Известно письмо епископа Димитрия (Любимова) к отцу Сергию и другим священникам: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца да будет с вами, возлюбленные о Господе о. Александр Сидоров, о. Сергий Голощапов, о. Никодим и вся священнослужители церквей Грузинской Божией Матери и Николы Большой Крест, – да поможет вам Господь пребывать в мире, единодушии и единомыслии, в твердом исповедании чистоты и Истины православной веры, с любовию во всем помогая друг другу» .

После ареста летом 1928 г. прот. Валентина Свенцицкого, с которым отец Сергий был в полном единстве в оценке Декларации митр. Сергия, прот. Сергий стал настоятелем храма Николы Большой Крест, продолжая, по-видимому, руководить православной общиной церкви Св. Троицы в Никитниках.

30 сентября 1929 г. был закрыт Троицкий храм, а 4 октября того же года его настоятель был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Ему было предъявлено обвинение по 58 ст. (п. 10). Особое совещание приговорило прот. Сергия Голощапова к 3 годам заключения в Соловецком лагере особого назначения. «На Соловках его сначала направляют на т.н. командировку», т.е. в лагпункт в глубине острова, ведущий разработку леса. Там он через неделю непосильной работы свалился в остром сердечном приступе, а затем заболел сыпным тифом. Видя его полную непригодность для лесоповала, а может быть и не желая увеличивать себе показатель смертности, начальник лагпункта отправил его в центральную санчасть, которая находилась в Соловецком кремле. С Божией помощью там ему все-таки удалось преодолеть кризис и постепенно дело пошло на поправку. Начальник санчасти, узнав из разговоров в период лечения, что больной хорошо знает латынь, имеет высшее образование (хотя и богословское) – определил его на время выздоровления в аптеку помощником провизора» .

После выздоровления отец Сергий был оставлен работать при санчасти в качестве помощника лекаря. Это был тяжкий неурочный труд. В любое время суток надо было быть готовым оказать срочную медицинскую помощь больным, доставляемым из различных мест лагеря в тяжелом состоянии.

Состав работников санчасти был разнообразным. Было немало верующих и даже священнослужителей. В тайне от начальства они старались молиться и даже совершать по большим праздникам богослужения (кроме литургии). Рискуя понести наказание (грозило обвинение в религиозной пропаганде) они многих заключенных обращали к вере.

После двух лет пребывания в Соловецком лагере отец Сергий вместе с большой группой заключенных был отправлен в г. Мезень Архангельской области в качестве ссыльного оселенца. В это же время проживавшая в Москве жена его была арестована и выслана на три года в г. Мезень. По свидетельству сына его, Павла, посетившего своих родителей в ссылке, жизнь их там была тяжелой. Ссыльных брали только на физические работы, которые были не по силам отцу Сергию и его жене. Прокормиться удавалось за счет частных уроков и продажи бумажных цветов, которые они изготовляли.

Летом 1934 г. супругам Голощаповым было разрешено поселиться в средней России. Они выбрали г. Муром Горьковской области.

В декабре им было разрешено вернуться в Подмосковье. Они поселились в г. Можайске, находящемся за 101 километром от Москвы. Утешала возможность общения с ближними родными: сыном Павлом и матерью жены. В материально-бытовом отношении жизнь в Можайске была исполнена лишений. В переполненном бывшими ссыльными городке крайне трудно было найти жилье и заработок. Отец Сергий болел. К старым болезням прибавилась новая: трофические язвы на ногах.

«О. Сергий, несмотря на тяжелейшие обстоятельства и почти полное отсутствие перспективы на улучшение в будущем, не только не падал духом, но постоянно поддерживал его у всех, кто соприкасался с ним в этот период. В крохотной каморке, которую он снимал в Можайске, он устроил себе маленький алтарь, перед которым совершал утренние и вечерние службы, где горячо молился за всех страждущих и обремененных» .

7 декабря 1937 г. прот. Сергий был арестован на своей квартире во время совершения всенощной.

В анкете арестованного было указано состояние его здоровья: «болен, порок сердца».

На допросе отец Сергий держался твердо, хорошо понимая цель задаваемых ему вопросов:

«Вопрос: Занимаетесь ли Вы незаконным богослужением?

Ответ: Незаконным богослужением я не занимался.

Вопрос: Какую Вы вели к.-р. деятельность?

Ответ: Никакой».

9 декабря 1937 г. было составлено обвинительное заключение. В нем утверждалось, что обвиняемый «имел при себе церковное облачение и тайно ходил по домам, совершая религиозные обряды и вместе с этим вел к.-р. агитацию... Виновным себя не признал, но достаточно улучается показаниями свидетеля Евстигнеева».

16 декабря тройка Управления НКВД МО постановила: «Голощапова Сергея Ивановича расстрелять» . В день памяти Святителя и Чудотворца Николая (19 декабря) протоиерей Сергий Голощапов сподобился мученической кончины. Он был расстрелян вместе с другими узниками на полигоне в Бутово.

На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году прославлен лике святых.

Голубцов С., протодиакон, Голощапов П., Исповедник и мученик протоиерей Сергей Голощапов, М., 1999, с.3.

Голощапов С., Апостол Христов, (Личные воспоминания об отце Иоанне Кронштадском), – Московские Церковные ведомости, 1910, № 48, с. 857-58, 860.

На праздник Богоявления в 1925 году отец Сергий уже служил в храме Святой Троицы. См.: Сергий (Савельев), архим., Далекий путь, М., 1998, с.24.

Священник Афанасий Гумеров

17 / 03 / 2004

"20 ноября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Сергия к трем годам заключения в Соловецком лагере особого назначения.

По прибытии в лагерь священник сразу же был отправлен на общие работы на лесные разработки, находившиеся в глубине большого Соловецкого острова, представляющего собой топкое, болотистое инепригодное для жилья место. На Соловки он попал в то время, когда там еще не окончилась эпидемия тифа, и после недели работы в лесу отец Сергий тяжело заболел и был помещен в центральную больницу лагеря.

Здесь выяснилось, что он хорошо знает латынь и имеет высшее, хотя и богословское, образование. После выздоровления начальник санчасти предложил свяшеннику сдать экзамен на помощника лекаря. Сдав экзамен, отец Сергий остался в санчасти в качестве помошника лекаря, что помогло ему выжить, несмотря на слабое здоровье, в условиях лагеря.

В санчасти было много верующих, и под большие праздники они совершали богослужения, что являлось для них большим утешением. Однако службы эти лагерным начальством не разрешались, и время от времени администрация лагеря обыскивала бараки, изымая все вещи и книги, относящиеся к богослужению. Так, в октябре 1930 года у протоиерея Сергия были изъяты богослужебные книги, епитрахиль, поручи, просфоры, запасные Дары, иконки, кадильница и ладан...

"Отец Сергий, как и большинство священнослужителей тогда, тоже получил свои положенные отличия – каторжный труд на Соловках, холод и голод в северной Мезени, трофические язвы на ногах и мучительное выживание в Можайске. Страх и ожидание новых «наград» - арестов и тюрем, должны бы были парализовать его волю и утопить в отчаянии. Но не горькими сетованиями была полна его жизнь, когда в Можайске даровал ему Господь «безмолвие на небе, как бы на полчаса» (Откр. 8, 1)."
(Вадим Лебедев . Жизнеописание священномученика Сергия Голощапова. Никольский листок № 6 (143), 2012 )

Летом 1931 года протоиерей Сергий был выслан из Соловков в город Мезень Архангельской области. Тогда же в Москве была арестована его жена, которая также бьmа сослана в Мезень. Условия жизни здесь были крайне суровыми, работа если и была, то только физическая, которая и отцу Сергию, и его жене была не по силам. Жили они, снимая проходную комнату у не отличавшихся доброжелательностью хозяев, а кормились тем, что им удавалось выручить за даваемые ими уроки и от продажи бумажных цветов, которые они научились здесь делать.

Летом 1934 года срок ссьлки окончился и им разрешено было выехать из Архангельской области в центральную Россию. Они поселились в городе Муроме Владимирской области..." (Сергий Голубцов и Павел Голощапов . Исповедник и мученик протоиерей Сергий Голошапов. Изд-во не указано. М. 1999. )

Тройкой при УНКВД СССР по Московской обл. был обвинен в контрреволюционной агитации по ст.58-10 УК РСФСР. В обвинительном заключении сказано: "Имел при себе церковное облачение и тайно ходил по домам, совершая религиозные обряды и вместе с тем вел к/р агитацию..." Виновным себя о.Сергий не признал. Приговор - высшая мера наказания, расстрел (16.12.1937).

Сергей Иванович Голощапов (18 июня , посёлок Баньки (близ Павшина), Московская губерния - 19 декабря , Бутовский полигон , Московская область) - протоиерей Русской православной церкви.

Семья

Отец, Иван Александрович, был художником по тканям на Знаменской мануфактуре. По болезни лишился работы, семья бедствовала, но её объединяла и укрепляла глубокая религиозность.

Жена - Ольга Борисовна (умерла в 1963 год). Сын - Павел, соавтор биографической работы о своём отце.

Образование

В лагере и ссылке

Труды

Учение Св. Писания о кончине мира и предположение новейших учёных о запустении или же разрушении Земли и окружающих её небесных тел // Душеполезное чтение. 1908, № 10, 11, 12.
Православное богослужение и его значение для обновления религиозно-церковной жизни. СПб, 1909.
Вера в чудеса с точки зрения современной богословской науки // Вера и Разум, 1912. № 5, 6, 8.

Напишите отзыв о статье "Голощапов, Сергей Иванович"

Примечания

Библиография

Голубцов С., протодиакон , Голощапов П. Исповедник и мученик протоиерей Сергий Голощапов, -М.:, 1999.
.

Отрывок, характеризующий Голощапов, Сергей Иванович

Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu"est ce qu"il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l"agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.